Дон Жуан — французско- российское прочтение
Очередной аморалист-повеса плохо кончил на сцене Городского драматического театра.
Спектакль получился бодрящим и ядреным, как петровский квас с медом и хреном
В КРАСНЫХ сапогах с джинсами низкой посадки, «шаркающей кавалерийской походкой», обычным театральным вечером осеннего месяца ноября в подвальные своды НГДТ Сергея Афанасьева вышел главный герой-любовник Старого Света Дон Жуан. Больше всего на свете распутник ненавидел отставных любовниц, и все теперь предвещало нехорошую развязку, так как бывшая пассия начала преследовать сластолюбца с самого первого акта…Рукописи, как известно, не горят, а легендарные персонажи не могут не возвращаться на сцену репертуарного театра, сколько бы их ни убивали в финале злопыхатели-командоры.
На самом деле премьера трагикомедии «Дон Жуан» по одноименной пьесе Ж.-Б. Мольера случилась еще в конце прошлого театрального сезона. Зрители сей плод успели не только вкусить, но и раскусить, а театральная общественность месяц за месяцем томилась в ожидании. Критиков, журналистов и коллег на просмотр спектакля пригласили только осенью. Теперь это обычная практика ГДТ, которую худрук Сергей Афанасьев в полушутку интерпретировал примерно так — зритель уже вынес свой приговор, так что от вашего мнения теперь зависит немногое.
Поставил «Дон Жуана» на сцене НГДТ режиссер из Франции Паскаль Лярю, с которым труппа Афанасьева давно культивирует русско-французские «вишневые сады» и творческие взаимоотношения. Спектакль получился бодрящим и ядреным, как петровский квас с медом и хреном. Господин Лярю лихо оседлал любимого публикой афанасьевского конька, добавил некуртуазных изысков площадного театра, выкинул пару коленец commedia dell’arte, сгустил краски лубком пасторально-колхозной тематики, похохмил голливудско-кинематографическими реминисценциями, пофрантил каламбурными arabesque, перебрал с приемами, загнал вышеупомянутого конька, перевел регистр комедийного начала в фарсовую концовку и вынес «величайшего из всех злодеев» со сцены вперед ногами. Ложе обернулось смертным одром, оставив на память зрителю пару красных кожаных сапог и остов бедной донны Эльвиры (Светлана Галкина).
Дон Жуана в новой трагикомедии играет теперь уже артист «Красного факела» Павел Поляков. Легендарный любовник в его исполнении по-прежнему молод, хорош, мастерски трясет париком и исправно исполняет обязанности обаятельного мерзавца, виртуозно совращающего невинных девушек и добропорядочных вдов. Природа по-прежнему тянет его на ложе, судьба об этом же хлопочет, а он, чуть разомлев и расслабившись от типовых судьбы скрещений, гордо, слегка устало и нарочито агрессивно доигрывает свою последнюю партию. Бьется сам с собой на разрыв аорты. Щелкает, как семечки, всех попавшихся на его пути дамочек, как кроликов разводит опасных врагов, по инерции творит все более и более циничные безобразия, но при всем прекрасно отдает себе отчет в том, что продолжения уже не будет. Его вышедшая из ханжеских мундиров, вскормленная под чопорной женской юбкой философия на глазах наливается ядом и без сомнений под занавес угробит своего носителя. Засевшая в сердце тупая игла найдет себе выход, а Командор окажется не при делах: куда этому каменному истукану до главного Икара любовного фронта!
Впрочем, обреченность, предчувствие финала и комок в горле сквозь смех и слезы на глазах появятся у зрителей задолго до появления похотливого Дона с репутацией мирового масштаба. Материализуется из ужимок и прыжков площадных уродов, в которых с чрезвычайной ловкостью переоденутся актеры НГДТ. Между этих большегрудых, полноротых, кривоногих и безруких созданий зародится пролог, а там, глядишь, и сам спектакль пойдет от репризы к репризе, как по накатанной. И чем громче будет обвинять верный слуга Сганарель (Семен Летяев) хозяина во всех грехах смертных («чудовище, собака, дьявол, турок, еретик, который не верит ни в небо, ни в святых, ни в бога, ни в черта, который живет как гнусный скот, как эпикурейская свинья, как настоящий Сарданапал, не желающий слушать христианские поучения и считающий вздором все то, во что верим мы»), тем больше вся эта история будет напоминать другую — про мышей, которые кота хоронили.