"Актёры – врачеватели человеческих душ…"

Снежанна Мордвинова – потрясающе красивая, удивительно искренняя и поразительно юная, несмотря на свой впечатляющий репертуар, каждую роль в котором, она, по ее собственным словам, выносила и произвела на свет, как любимого ребенка. С актрисой Новосибирского Городского Драматического Театра, одинаково органичной и в образе ранимой утонченной Бланш из «Трамвая «Желание», и в роли городничихи из гоголевского «Ревизора», мы поговорили о миссии театрального актера в наши дни, и о том, как из вспышки страсти на сцене может родиться любовь длинною в годы.

СТИЛЬ: Снежанна, вы в Театре Афанасьева с 2001 года, то есть постоянно находитесь внутри творческого процесса, который здесь происходит. Как менялся театр все эти 15 лет?

СНЕЖАННА МОРДВИНОВА: Как человек живет, взрослеет, узнает что-то новое, мудреет, так и театр – для меня он становится богаче, обширнее, серьезнее, и я к своему делу тоже подхожу серьезнее. Это не просто работа – иногда я сижу и думаю: «Господи, как мне повезло, я не могу без театра!» Наверное, это потому, что я здесь всю жизнь, по сути, принимаю участие в каждой постановке, не успеваю даже отвлечься. Иногда работаешь, работаешь – «как хочется отдохнуть, как хочется отдохнуть» - и вдруг наступает минута отдыха: «Мама! Что делать?!» Я не знаю, что я еще могу делать.

- У вас, наверняка, очень насыщенная жизнь вне сцены.

- Конечно, конечно, это не значит, что я исключаю какую-то другую жизнь. Просто здесь я очень многое могу: могу быть и тем и этим персонажем. В жизни ведь женщина не может позволить себе, например, вдруг побыть женой Городничего. А здесь проживается столько жизней, что иногда даже страшно, опасно об этом говорить. В этом, пожалуй, и заключается суть лицедейства, что ты можешь проживать большое количество интересных жизней, которых ты в какой-то степени сам придумываешь. То есть прописывает их автор, а жизнь в них вдыхаешь ты сам, и вот это уже не просто роли, а твои дети, которые всегда будут с тобой. Этим прекрасно количество лет, проведенных в театре: я не хочу говорить так, чтобы это звучало коряво и помпезно, но театр – это жизнь, жизнь человеческого духа. И другой жизни мне не надо.

- Это называется «служить» в театре?

- Нет, нет, нет: «служить», «одержимость», «фанатизм» - это все не то. Главное – любить. Не каждому актеру удается сыграть роли, о которых он мечтает всю творческую жизнь, но если тебе это дано, ты получаешь максимальное удовольствие: вышел на сцену, нырнул и поплыл, как рыбка. Если ты сам делаешь это легко и с удовольствием, то и зрителю обязательно понравится.

- За всю карьеру не возникало соблазна уехать, скажем, в Москву?

- Я не знаю, как бы сложилась моя жизнь, если бы я уехала – об этом можно только фантазировать. Те профессиональные ценности, то творческое богатство, которое у меня есть, я получила здесь. Я только понаслышке знаю, что происходит в столичных театрах и предполагать, что бы я там делала – может быть, снималась в кино, не знаю. Но я стараюсь не быть одержимой этими фантазиями, потому что по-настоящему я живу здесь, и мое от меня никуда не уйдет, где бы я ни была. Неважно, где находится человек - в Новосибирске, Москве или где-то еще – объем и качество его жизненных ценностей всегда остается неизменным, а груз, который ему выпало нести, он обязательно пронесет в том или ином виде. Все, что должно с нами случиться, то и случится – я так размышляю.

- Но вам не скучно столько лет работать с одним и тем же режиссером?

Боже мой, ну как!.. Это ведь то же самое, что жить с человеком очень долгое время, узнавать его все больше и больше, понимать его отношение к жизни, его юмор, его реакцию на тебя. Чем дольше ты работаешь с человеком творчески, тем лучше вы начинаете понимать друг друга. К новым, молодым режиссерам актеры относятся очень осторожно, потому что думают: «Вот сейчас он будет нам показывать, что может из нас сделать». А молодые режиссеры, на самом деле, не совсем знают, как работать: начинают принюхиваться к коллективу, бьются носиками – и ничего не получается. Здесь, чтобы получалась настоящая жизнь, нужно все время находиться в творческом тандеме со своим режиссером, доверять друг другу.

- А к молодым актерам как относятся мэтры театральной сцены?

Все зависит от людей. Наш театр, наверное, отличается от многих других атмосферой взаимопонимания и даже семейственности. Такого «ага, сейчас мы устроим новичку дедовщину», у нас нет. Конечно, мы делаем друг другу замечания, но все советы даются для того, чтобы молодому актеру было лучше. Молодежь, нет-нет, да и норовит обидеться, воспринимает реплики старших как личное оскорбление, но со временем понимает, что со стороны коллег это не замечания, а комментарии, потому что мы все заинтересованы в том, чтобы каждый актер выглядел наиболее выгодно для зрителей.

- И все же сегодня нередко можно услышать критику в адрес молодых актеров. Вот раньше да – была школа, были настоящие актеры, профессионалы. По-вашему, профессиональный актер – это кто?

- Наверное, не мне об этом судить. Среди актеров есть гении. В жизни это может быть так себе человек, но, выходя на сцену, он просто зажигает, качает зал, от него невозможно оторвать глаз, и ему прощается абсолютно все. Профессионализм, наверное, складывается из более прагматичных вещей: актер не опаздывает, дисциплинированно работает с текстом, имеет хорошее воспитание и внутреннюю интеллигентность. Под воспитанием я имею в виду нормальные человеческие качества, уважение к другим людям. По сути, просто неси свой внутренний мир, не расплескивай его, никому не мешай жить и сам получай от жизни максимум удовольствия.

- Ну, а сам подход к профессии – та самая старая школа?

- Я не хочу говорить о старой актерской школе, потому что сегодняшний день – это новое восприятие жизни. Мы можем вернуться в прошлое, но ведь это же был совсем другой театр, другое время, другой ритм жизни, другие люди. Сейчас мы и общаемся иначе, и по-новому видим какие-то ситуации. Взять нашего «Ревизора» - мы нашли в нем какие-то современные повороты, чтобы зритель, приходя к нам, не думал: «Ой, нет, старовато это все». Должны быть какие-то приемы, которые не отбрасывают его назад, а оставляют здесь, с нами, и помогают, как под лупой, увидеть в привычном что-то новое. Поэтому мне не очень нравится, когда говорят: «Ой, как раньше было хорошо!» Я не знаю, как было раньше. Пока ты жив – проживай свою жизнь, и это будет хорошо. Каждому времени свои события, и старый театр был по-своему прекрасен, но сегодня молодые люди придут и скажут нам: «Мы хотим другой театр – тот, который мы понимаем, а не тот, в котором делали мощные серьезные паузы». Они скажут нам: «Это неправда, в жизни такого не бывает, вы нас обманываете! А если вы нас обманываете, то мы не хотим смотреть и слушать это!»

- Вы так тонко чувствуете реакцию зрителя?

- Очень сильно чувствую. Самый кайф на сцене наступает тогда, когда между тобой и зрителем происходит обмен энергией, и у вас появляется маленькая, мимолетная жизнь на двоих. Ведь каждый человек приходит в театр со своим настроением, со своей историей: у кого-то счастливая любовь, у кого-то несчастная любовь, кто-то пришел, чтобы отвлечься, кто-то – чтобы расслабиться или, как сдутый шарик, наполниться новыми эмоциями, стать объемнее. И вот ты выходишь и думаешь: «Что сейчас будет? Какой, интересно, сегодня зал? Как они тебя поймут и примут?» Твоя задача – сделать так, чтобы они поняли и полюбили, влюбились в твою историю.

- Бывает, что не получается?

- Бывает, и не потому, что ты какой-то плохой, а есть люди, которые, приходя в театр, уже находятся в каком-то внутреннем конфликте. Они говорят: «Ну, давайте, что вы тут нам покажете» и думают, как бы обстебать то, что им покажут. Эта разрушительная энергия буквально на расстоянии чувствуется, и твоя задача – взять и перевернуть все так, чтобы агрессор вдруг сказал: «А мне нравится». И все – и это правильно! Я хочу, чтобы каждый раз, в каком бы настроении зритель не был, он говорил: «Спасибо, я увидел, мне понравилось, я понял и заразился этим». Знаете, я иногда думаю: ну, что это за профессия такая актерская, разве можно сравнить актера с кардиохирургом, например? А потом понимаю – нет, у нас тоже сильная, серьезная профессия. Люди приходят опустошенные, в плохом настроении, посмотрят тот или иной спектакль – и словно исцеляются. В какой-то степени я бы назвала нашу работу врачеванием человеческих душ, исцелением людей не на физическом, а на каком-то другом уровне.

- Снежанна, у вас есть любимые роли и спектакли в вашем репертуаре?

На самом деле, все мои спектакли любимы, потому что это жизни, которые я прожила, мои детища, которых я выносила и произвела на свет. Теперь они живут, радуют меня и окружающих. Но если говорить о моем любимом-любимом спектакле, то это «Семеро святых» Людмилы Улицкой. Он какой-то другой, не похожий на остальные – кажется, что после него происходит внутреннее очищение. В принципе, так же, как и после спектакля «Трамвай «Желание», который шел у нас раньше. Я в нем играла Бланш и каждый раз перед выходом на сцену очень сильно боялась, потому что это… Не знаю, есть такие спектакли, которые ты переживаешь каждой своей клеточкой. Сейчас бы я по-другому воспринимала эти эмоции, намного проще – профессиональный опыт все-таки. Со временем ты учишься быстрее нырять в роль и быстрее выныривать из нее, не задерживаться в тех эмоциях. Очень люблю «Танец Дели», который в феврале прошел последний раз, и «Иллюзии» Вырыпаева. «Иллюзии» я всегда сравниваю с прыжком с моста: ты выходишь на сцену и не знаешь, что сейчас будет. Точно также, как и в одной из наших премьер «Люди головы теряют». С профессиональной точки зрения, это простой и понятный спектакль, я вижу его рисунок, осознаю, что происходит у меня внутри, но он каждый раз получается по-другому. Не то чтобы я там особенно импровизировала, но эмоциональные, чувственные вещи постоянно меняются. К содержанию, заложенному в спектакль режиссером, всегда добавляется твое индивидуальное человеческое содержание, и, естественно, получается, что каждый раз ты играешь немножечко разные роли – и в этом прелесть всех наших спектаклей.

- Как обычно настраиваетесь на выход к зрителям?

Когда-то давно, когда я только начинала работать, я очень сильно настраивалась, переживала, уходила куда-то в уголок и там «собиралась»: тосковала, вспоминала самые грустные эпизоды своей жизни – это для драматических ролей. Сейчас, благодаря опыту, все по-другому. В один прекрасный момент я поняла, что мне нельзя переживать и бояться – если хотите, это мой профессиональный секрет. Все молодым актерам я говорю: «Страх парализует страсть…» А это конец: не будет страсти – не будет интересно, ты не понравишься зрителю. Ты должен влюбить его в себя, а как это сделать без страсти? Это все равно, что встреча мужчины и женщины – что происходит на первых порах? Страсть! Это потом уже любовь, привычка, люди понимают друг друга, принюхиваются, но этого ничего не будет без страсти. Пока зритель тебя полюбит, пройдет время, он посмотрит разные твои спектакли, возможно, скажет: «Люблю вот этого актера/актрису». Но если он уже после первого спектакля скажет: «Ох, ничего себе!», - значит, страсть была, и он твой. Поэтому я знаю, что не должна бояться, должна быть свободной, на кураже, получать удовольствие, которое передается зрителям!

- Есть роли, которые еще не сыграли, но очень мечтаете?

Одно время я очень сильно мечтала и думала о булгаковской Маргарите. Мне даже сны снились: я видела, ощущала эту мистическую тему, и так было очень долго. Сейчас уже как-то проще к этому отношусь.

- Женщина-актриса когда-нибудь бывает самой собой?

Мне иногда задают вопросы: «А ты в жизни играешь?» Ну, зачем мне в жизни играть, когда я могу выйти на сцену и выложиться по полной? Мне кажется, если актриса и в жизни ведет себя, как на сцене, значит, она не до конца доигрывает свои роли. Хотя, может быть, многим интересно себя вести так… немножечко богемно – наверное, есть в этом какой-то свой прикол. Но мне интересней быть Снежанной – такой, какой я просыпаюсь каждое утро: смеяться, балдеть, вдруг внезапно загрустить, реагировать на вещи искренне, так, как я вижу. Вот такая я есть. Хотите посмотреть на меня другую - приходите в театр.

Автор: Марина Кондратьева