ОЛЬГА РАХМАНЧУК О ПРЕМЬЕРЕ «МЕСЯЦ В ДЕРЕВНЕ»
Две влюбленных женщины и студент: премьера спектакля «Месяц в деревне»
Рабочие названия пьесы И. С. Тургенева «Месяц в деревне», поставленной режиссером Сергеем Афанасьевым в Новосибирском городском драматическом театре, звучали так: «Студент» и «Две женщины». Вот вкратце и весь незамысловатый сюжет. Однако, наблюдая за происходящим, в котором небольшое количество действия компенсируется большим количеством переживаний, ощущаешь себя втянутым в какой-то психологический детектив. Эмоции, мотивы, порывы меняются головокружительно, увлекая в путешествие по внутреннему миру человека, по душе, охваченной любовью. И если подготовиться к длительному, трех с половиной часовому просмотру, освободить голову от мыслей и настроиться на сопереживание, то ни длинные монологи, ни затянутости, за которые критики иногда поругивали пьесу, не помешают зрителю получить удовольствие и испытать катарсис.
Сама история создания и продвижения произведения на российской сцене драматична. Автобиографичная в своей основе пьеса, в которой Тургенев отразил свои отношения с замужней Полиной Виардо, цензура запретила из-за элементов социального обличения. Она была переработана, острые социальные моменты сняты, а психологическая линия сложных любовных переживаний и связанных с ними нравственных метаний стала центральной. И хотя зрители того времени оказались еще не вполне готовы к такой не совсем сценичной психологической пьесе, именно в таком виде она стала популярной, предвосхитив Чехова и всю реалистическую русскую прозу, вошла в золотой фонд шедевров русской и мировой классической литературы. Пьеса неизменно пользуется вниманием режиссеров и актеров, ее часто ставят. Глубокая и тонкая, мастерски раскрывающая человеческую натуру, в ней есть что осмысливать и играть.
Весь сюжет базируется на нескольких линиях любовных отношений, закрученных в тугой и тягостный узел нравственных терзаний, неблаговидных поступков и благородных жертв. Скучающая в деревне барышня Наталья Петровна, доселе верная и любимая жена своего прямодушного мужа Ислаева, и ее юная воспитанница Верочка влюбляются в одного студента, нанятого на лето для воспитания сына Коли. По Наталье Петровне вздыхает ее близкий и давний друг Ракитин, невольно втянутый в любовные коллизии. На Верочку же положил глаз состоятельный, но глуповатый сосед Большинцов, имеющий намерения посвататься к ней с помощью изрядного пройдохи, но плохого доктора Шпигальского. Доктор и разудалая компаньонка матери Ислаева Елизавета Богдановна – единственные, у кого все до вульгарности просто и до циничности хорошо. Этот тургеневский любовный многоугольник Сергей Афанасьев подперчил и добавил от себя еще немного несчастной любви: робкое чувство слуги Матвея к горничной Кате, которую охаживает прыткий, малоприятный гувернер немец Шааф, и, до кучи, любовь немого Матвея к милой собачонке из совсем другого произведения Тургенева, которую (догадываетесь?) громогласная и местами злобная барыня – мать семейства (блистательная Любовь Дмитриенко) – приказала утопить. В общем, любая любовь в этой драме обречена.
Потому что любовь здесь – отнюдь не радость и благо, это боль, мучение, наказание и разочарование. Она заставляет Наталью Петровну (Ксения Чернышева), охваченную неведомыми ей ранее чувствами любви и ревности, забыть о благородстве и быть готовой совершить непотребство; искренняя, непосредственная Верочка (Ксения Маренкова), столкнувшись с таким некрасивым поворотом в поведении благодетельницы, враз взрослеет и бежит от ситуации в супружеские объятия стареющего Большинцова; верный Ракитин (Петр Шуликов), покорный и безвольный раб своей любви, берет на себя вину за всеобщее помешательство и уезжает; простой и веселый студент Беляев (Семен Лопатин), смущенный и ошалевший в этих внезапных любовных жерновах, осознает, что невольно принес чуму в чужой дом, и тоже уезжает. Коварный Шааф (Петр Владимиров) разбивает чувства и мечты милой деревенской девушки Кати и, походя, уводит ее под венец. В общем, «Все улепетывают, кто куда, как куропатки, а все потому, что честные люди…» – заключает озадаченный хозяин дома Аркадий Ислаев (Платон Харитонов). Вдобавок ко всем бедам еще и собачку утопили…
Действие, состоящее из довольно обширных эмоциональных диалогов, раскачивается, как качели: то спокойно, неспешно и даже весело, то постепенно разрастается, нагнетается и, взрываясь наконец, разряжается и снова входит в новый цикл раскачки. Самый первый взрыв происходит практически в начале, как тезис, как предвестник. По задумке режиссера, что-то взрывается на стройке, муж героини строит плотину. Оглушительный звук, весьма неожиданный и чувствительный для ушей, как будто предвосхищает неладное. Преданный муж Натальи Петровны, Аркадий Ислаев, увлечен строительством и пока не замечает, что не все спокойно в «датском королевстве». Однако он подсознательно чувствует беспорядок и постоянно пытается все наладить, поправить, непрестанно расставляет по своим местам разбегающуюся мебель, как бы собирая разваливающуюся на глазах картину его мира. Этот правильный и бесхитростный мужчина берет на себя роль эмоционального «выдоха», каждый раз подводя черту под очередным витком напряжения. Для этого режиссер использует весьма впечатляющий прием: когда драматическое крещендо взаимоотношений героев разрастается, весь массив двухэтажных декораций, воссоздающих деревенскую усадьбу, плавно, незаметно, но неотвратимо надвигается на зрителя всей своей массой. Поначалу вообще непонятно, что происходит: на каком-то физиологическом уровне тонко настроенный зритель ощущает обеспокоенность, даже страх, вплоть до головокружения. А когда становится понятно, что действие приближается к точке кипения, а вся эта махина неуклонно надвигается и вот-вот врежется в зрительный зал, вдруг появляется Ислаев. Он, крякнув, деловито и по-хозяйски наваливается всем телом на громадье декораций и двигает всю конструкцию назад, на свое место. Порядок восстановлен. На время…
Режиссер Сергей Афанасьев не был бы собой, если бы не добавил иронии в эту драматическую историю, жанр которой, кстати, обозначен автором как комедия. Но, как это случается у российских драматургов, все в ней было бы смешно, если бы не было так грустно. Комедийную краску режиссер подчеркнул и гротескно усилил, отчего контраст эмоций еще более сгустился. Ракитин (умный, жертвенный, печальный голос автора пьесы) выглядит внешне несколько карикатурно, как ботаник: весь какой-то пришибленный, с прилизанными волосами, в неловко свисающем с плеч огромном пиджаке, напоминает нахохлившегося воробья. Весь спектакль он разговаривает гнусавым голосом и лишь в кульминационном диалоге про трагическую и мученическую сущность любви переходит на нормальный тембр, видимо, автор прямо, без посредников заговорил со зрителями (удивительно, как Петр Шуликов органично существует весь спектакль в таком не очень, вероятно, комфортном для голоса состоянии). Одновременно омерзительна и смешна парочка прохвоста Шпигельского (Павел Поляков) и туповатого, неотесанного Большинцова (очень даже, кстати, милого в исполнении Семена Летяева). Еще больше доведена до гротеска единственная комическая линия пьесы Тургенева – доктор Шпигельский и Лизавета Богдановна (прекрасная, темпераментная Снежанна Мордвинова), в которой последняя недвусмысленно и страстно готова пасть к ногам своего циничного воздыхателя тут же, на садовой скамейке. В спектакле активно используется люк, в который демонически проваливаются, как в преисподнюю, или из него же появляются различные предметы и персонажи – иногда очень смешно, иногда зловеще.
Финал постановки многих озадачил. Слуга разбрызгивает на сцене что-то горючее, и вся компания занимается огнем. Они что, все сгорели? – переговаривались зрители после спектакля. А вот тут каждый поймет по-своему. Нам же кажется, что этот огонь символичен. В нем горят души героев, объятые болезненной любовью, вынужденные выбирать между чувством и благородством, чувством и совестью. В огне погибают их надежды на светлую, счастливую, незамутненную мучительным выбором и нравственными терзаниями любовь. Лишь у невинного мальчика Коли, оставшегося на авансцене в луче света, все еще впереди. Значит, надежда все же жива.
Не исключаем и даже предполагаем, что каждый зритель имеет право на собственное отношение, понимание и иную трактовку. Но как бы ни отличались наше восприятие и взгляды, очевидно, что Сергей Афанасьев – мастер воплощения русской классики. Его всегда отличает вдумчивый и уважительный подход к психологическому русскому театру, без излишнего эпатажа и режиссерских экспериментов ради экспериментов, имеющих целью скорее удивить и эпатировать, нежели исследовать какие-то глубинные процессы. Это тот самый классический театр, в котором каждый жест, каждое движение глаз, каждый вдох оправдан, обоснован, логичен и понятен всякому любителю порефлексировать. И если зрителю, как автору этих строк, удалось «совпасть» и резонировать с эмоциональным тоном спектакля, он выйдет из премьеры с ощущением полного счастья!
Текст: Ольга Рахманчук