Искусство отражать

Анжелина Дерябина, для sib.fm
 
«Актриса Терехова» для Новосибирска — это не страстная Миледи из знакомого с детства мюзикла, а Зоя Терехова. Она служит в «афанасьевском» театре, не любит сниматься в кино и бесподобно поет блюз. С одной из самых узнаваемых актрис города корреспондент Сиб.фм встретился у неё дома.

Как вы оказались в театре Афанасьева?

После театрального училища меня распределили в Бийский драмтеатр. А там в последний год перед моим уходом ставили такие пьесы, в которых было просто стыдно играть.Но наш режиссёр, большой оригинал, говорил: ну люди же писали, им тоже хочется кушать и деньги зарабатывать.И поставлены пьесы были тоже плохо. Какой ужас это был! Каторга какая-то.В это время друзья, оставшиеся в Новосибирске, решили создать театр, который не будет похож на другие.
Чтобы в нём все были молодые, чтобы всё было только про творчество и искусство, без склок, без раздоров. Меня позвали, Сергея Афанасьева пригласили — молодого, талантливого, интересного режиссёра. Собрались мощные, профессиональные единомышленники. Сергей руководил, ставил спектакли, мы играли и параллельно занимались билетами, костюмами, афишами, бегали подписывать бумажки в различные ведомства. Я, например, ходила к пожарным.

Успех был сразу?

Да. И у нас такое условие было — если не понравится спектакль, деньги за билеты возвращаем. Но никто за деньгами не приходил.

Как театр стал называться «афанасьевским»?

Сначала мы не парились и были просто «Молодёжным театром». Но когда ТЮЗ взял название «Молодёжный театр «Глобус», нас стали путать, ходить по нашим билетам к ним, а по их — к нам. И это стало невыносимо — в городе два молодежных театра. Думали, думали, а потом решили — раз нас уже негласно назвали «театр Афанасьева», значит — органично, так и назовем. Так дорожки асфальтируют в Англии — как люди протоптали. Поэтому там по газонам никто не ходит.

А замуж вы когда вышли?

Еще в 19 лет. Мне было 18, когда заявление подали — 27 сентября, на мамин день рождения. А свадьбу сыграли на папин день рождения — 3 ноября. В этом году исполнилось 33 года совместной жизни. Господи, как у Пушкина — «жили тридцать лет и три года», и на картинках изображают таких древних стариков со старухами.

Ваш муж — актёр?

Володя — шофёр. Работает в нашем театре. Но когда я выходила замуж за него, он был гаишником, а я училась в культпросветучилище. Я рано родила, в 20 лет, а в театральное поступила позже, Анечке был год.

Как он относился к вашей профессии? Гордился, ревновал?

Когда я пошла в театральное училище, конечно, бабки его настраивали. Тогда же сериалов не было, они все сидели на лавочках. Говорили: «Ой, Вова, как мы тебя жалеем. Актрисы — они же все изменяют. Как же ты ей позволил!» Он напрягался, пытался ревновать. Посеяли они ему червячок. Но когда стал работать в театре, понял, что там такая же жизнь, как и везде, и у актёров семьи крепкие бывают. Это все от человека зависит, а не от профессии.

Вся ваша семья в театре работает: дочь и зять — актёры, даже десятилетняя внучка занята в двух спектаклях.

Да, хотя когда внучке Маше было ещё три года, она свою маму огорошила: «Мам, что ты в артистки пошла?»

«А что?» — спрашивает Аня.

«Я артисткой не буду, — говорит Маша, — это ж всем подчиняться надо. Я режиссёром буду, я командовать больше люблю».

Вы с Владимиром Машковым учились. Он вас поэтому в кино позвал?

Немножко по-другому, но, безусловно, поэтому. Когда он сценарий писал, то понял, что я могу это сыграть. Но дал задание ассистенту по актёрам подобрать подходящих артистов. Ничего не зная о нашем знакомстве, ассистент притащила ему мою фотографию. «Да эту я знаю! Ещё кто-нибудь есть?» — сказал Володя. Но других, видимо, не захотели.

Вам понравилось в кино сниматься?

Нет. Я не умею играть в кино. Я боюсь. Это другой способ существования, я там не профессионал. Там же надо избавляться от театральной манеры игры. На сцене я всё знаю, а тут мне постоянно страшно — вдруг на мне пленку испортят, что-то я сделать не смогу. Помню, Вова в первый раз говорил: «Ты представь, Зоя: крупный план берем. На экране у тебя лицо с троллейбус. Очень всё должно быть сдержанным, загнанным внутрь».
Когда я училась, меня как раз руководитель курса Гранат обвинял в том, что я играю очень по-кинематографичному. Мы тогда с Машковым репетировали: я — Гертруду, он — Гамлета. У меня внутри сердце разрывалось, всё болело, а сверху — не видно! «Из последнего ряда не видно», — объяснял мне Гранат. И я просила ребят: «Мужики, научите крупно играть». Вот научили.

Вам нравится, как сейчас играют в кино?

Всегда были и будут хорошие артисты. Но на актёра интересно смотреть, если он — личность неординарная. Это складывается из многих вещей. Одна из них — интеллект. Вот его отсутствия на лице ничем не заменить. Возьмите любимых старых актеров — они все личности. А сейчас много неинтересных внутренне людей. Их спасает молодость, но уже и среднего поколения такого достаточно.А роль — это как любой человек, который заходит к вам в дверь, он несёт за собой шлейф своей жизни. И актеры — не исключение.

День спектакля отличается от дня, когда вы не играете на сцене?

Отличается. На сцене, помимо всего прочего, нужна энергетика. Хорошо бы положительная, чистая, чтобы её было много. Поэтому в день спектакля автоматически начинаешь беречься. Больше молчать, не тратить себя. Бывает, что избежать трат невозможно, и ты уже заранее знаешь, что этой энергетической мощи будет меньше. Очень важно находиться в хороших отношениях с партнёрами. Это не просто слова. Часто слышишь рассказы о тяжелых отношениях в театрах, что Царев с Ильинским не разговаривали, что балерины соперницам в пуанты стекло подсыпают. Но ведь очень важно, чтобы зритель, увидевший спектакль, получил не только удовольствие, но и захотел стать лучше. Это ощущение достигается только существующей гармонией отношений в театре. Я бы не хотела, чтобы иначе было у нас. Тогда напрасно мы этот театр создавали.Вам приходилось бороться: за что-нибудь, с чем-нибудь? Вот борюсь со своим тщеславием. Оно меня все время настигает. С вредными привычками...

Пробовали бросить курить?

Бессчётное количество раз. Было время, когда мне нравилось курить, и я не бросала. А потом я поняла, что мне это вредно. У меня ушли две верхние ноты в пении, легкие, сосуды — много чего страдает. Я бросаю, терплю, потом какой-нибудь неожиданный стресс — начинаю снова. Как-то раз я бросила курить, и очень легко показалось. Третью неделю не курила, и вот мы едем домой с Вовочкой после спектакля. А мне все обидно. Я говорю: «Вова, ну почему люди так поступают?! А друзья почему?! А это почему?!» И вдруг замолкаю. «Вова, — говорю, — так это же ломка. Это же психологическая ломка — эта отвязка на бедных людях, которые ни в чем не виноваты». И я изрекла фразу барыни, которую играла в «Плодах просвещения»: лучше курить, чем страдать так нервами. Слушала недавно передачу, монах один говорит: «До смерти будешь бороться со своими страстями. Не оставят они тебя до самого последнего мига. Потому что Господь сказал — в чём застану, в том и сужу». Бесы ведь до последнего будут искушать — вдруг сдашься, отступишься перед смертью.

Трудно устоять, когда вами восхищаются?

Я вообще так боюсь этого, так это не люблю, когда начинается: «Какая вы актриса, боже мой, какая вы актриса!» Я чувствую, что это от чистого сердца, но как будто я что-то присвоила. Я просто хорошо делаю свою работу, доставляю удовольствие другим и себе. Высшая моя цель — поделиться. Радостью, болью, мыслью. Когда идешь в эту профессию, то тщеславие, конечно, большую роль играет.
Все хотят сниматься в кино для того, чтобы тебя узнавали, чтобы именно знаменитым быть. Когда меня настоятельно звали в Москву, у меня уже был наш театр — такой любимый, такой родной, своё детище, мне было уже около сорока. Я уже понимала, что есть вещи гораздо выше, чем слава и успех.
Мне говорили: «Ты не понимаешь, какой у тебя талант. Такие редкость не только в России — в мире таких мало. Ты поверь профессионалам, тебя должны знать все». Зачем? В 40 лет мозгов хватило не уехать. А раньше бы я, не задумываясь, бросила бы всё, подвела бы всех, с болью, кровью оторвалась бы. Вот у нас ребята из труппы ушли — ужас. Они незаменимые. Будут другие, талантливые, безусловно. А таких не будет. И мы страдаем от этого бесконечно.

Вам нравятся розыгрыши, которые актёры устраивают во время спектакля друг другу?

В нашем театре, кстати, этого очень мало. Обычно шкодят, когда скучно, надоело играть. Но зрителю-то чем хорошо, что ты развлекаешься, придумал такую классную штуку и всех колонул?
Меня практически невозможно «расколоть». На мой бенефис — мы «Чайку» играли — появляется Полина Андреевна (Любочка Дмитриенко) с корзинкой слив и произносит свой текст: «Вот вам слив на дорожку. Очень сладкие. Может, захотите попробовать». Она говорит, откидывает салфетку и смеётся. Там вместо «слив» лежит канализационный слив. Я не реагирую, целую её в лоб: «Спасибо» — и продолжаю.
Но иногда эта отсебятина такая удачная, что её оставляют в спектакле. В «Хануме» есть такая маленькая роль князей, которые в бане сидят. Один из них спрашивает, имея в виду меня: «Эй, Котэ, кто это с тобой?» — «Да это приятель дядин один». Когда в очередном спектакле он произносит эту фразу, Паша Поляков вдруг удивленно спрашивает: «Один?!» Грохнул зал, я затряслась. Только Поляков мог сказать так «один», чтобы подразумевалось «два». Вот такие вещи я ужасно люблю.

Вы много заняты сейчас в театре?

Играю я всё меньше, репетирую всё меньше. Но это нормально. Помню в Бийском театре хорошую характерную актрису, жену директора. Ей было 50 лет, и она не то что не была красавица, а наоборот — совсем характерное лицо. И вот когда давали ей молодых играть, например, Мерседес в «Графе Монте-Кристо», актёры просто в шоке были. И когда вся труппа в изумлении стояла перед списком распределения ролей, она прошла мимо и сказала: «Можете говорить что угодно. Но корона с моей головы не упадёт».

Когда мне Серёжа Афанасьев дал роль Аркадиной, я говорила: «Ты сошел с ума. Я толстая (она же говорит про себя „я цыпочка“). Да все умрут, мне стыдно»! Но Серёжа говорил: «Во-первых, это комедия, во-вторых, мне именно такая и нужна». Я стала думать, что делать. И вдруг, когда я вспомнила эту фразу, я поняла, про что я буду играть. Аркадина — актриса и продляет свою жизнь на сцене и молодость любыми путями: скрывает взрослого сына, заводит молодого любовника. И всё — только для того, чтобы ухватиться ещё в этой жизни, ещё поиграть немножко. Тема очень понятная именно актрисам, проблема, через которую идут все, когда уходит молодость. Это одна из моих самых любимых ролей.И я не сетую на то, что я мало играю. Нормальный, здоровый процесс.
Сейчас в театре очень много молодых и они должны играть, как мы в своё время играли. Может быть только внутри грустно: это бы сыграла или это. Но не более. Когда нет репетиций — есть свободное время. Я в театрах не была сто лет, бросила ходить туда ещё в конце 90-х. Что-то всё надоело, ничего не нравилось. Сейчас, наверное, много интересного. Я тут к ребятишкам пришла в «Первый театр»: очень хороший спектакль по Островскому «Доходное место». Захотелось посмотреть весь репертуар.

Если бы мечты исполнялись, что бы вы загадали?

Мечта — это что-то земное, для удовольствия. Наверное, похудеть, снова стать лёгкой, выздороветь. Когда я поправилась, стала очень неуверенно себя чувствовать. Бояться упасть, бояться не дойти. Появилась зависимость от машины. Вова, когда может, возит, но так просто пойти к друзьям, в магазин уже невозможно — самостоятельность ушла. Мне говорили — да не худей, необычно, пусть одна такая будешь актриса. Я говорю, вы не знаете, сколько проблем в этой необычности. Жить тяжело. Но надо. И если бы я стала легкая, я бы бегала, летала, не зависела ни от кого...Мечты сменяют одна другую. За всю жизнь их может быть много. Но если говорить о цели, то для меня она одна. Я хочу, чтобы моя душа пришла к Богу. Для этого надо трудиться, бороться со своими страстями всю жизнь до самой смерти.