Апокалипсис вчера

Сергей Чехов из этой группы перспективных молодых, с которыми театральная общественность связывает большие надежды. Спектакль «Diptico. Натюрморт с женщиной» вырос из учебной работы Сергея Чехова – есть такое упражнение для студентов-режиссеров, когда надо «оживить» картину. Придумать, из какого события «вытекает» та мизансцена, которую художник запечатлел на холсте, не так-то просто (попробуйте сами). Сергей Чехов и соавтор спектакля, театральный художник Евгений Лемешонок, создали по мотивам картин испанца Пабло Пикассо и немца Отто Дикса целый мир, полный визуальной экспрессии и завораживающей иноплеменной речи. В подзаголовке спектакля значится: «Немые сцены без перевода», и это удивительно точное обозначение жанра. Казалось бы, если сцены немые, что в них переводить? Однако речь в сценах звучит, но это испанская и немецкая речь, то есть сцены – немые для русского уха, ибо «немец», и означает «не говорящий по-русски, немой».  Перед нами проходят картины довоенной Европы, когда художник еще мог себе позволить муки творчества и сложные отношения с любимой женщиной, однако все это разрушает война. Первая мировая война, потому что именно в окопах первой мировой впервые было использовано химическое оружие, с тех пор запрещенное навсегда. Противогаз в этом спектакле исполняет роль традиционной для театра маски смерти, становится частью объемной картины апокалипсиса, запечатленного в страшных полотнах и листах Пикассо и Дикса. Ассамбляж Сергея Чехова и Евгения Лемешонка располагает предметы и людей в раме сцены, где живые картины перетекают одна в другую, и неважно, узнает зритель в этом потоке живописные прототипы или нет. «Diptico» использует многие техники contemporary art, здесь есть элементы перформанса, современного танца, инсталляции, однако спектакль нельзя назвать зрелищем для утонченной публики. Фрагменты испанской и немецкой речи произносятся актерами столь убедительно, что решительно все понятно без перевода. Возможно, поиск нового языка в «Diptico» кому-то покажется наивным, но искренность авторов  спектакля искупает его несовершенства.  Я говорю об авторах во множественном числе, потому что спектакль рождался в коллективном творческом поиске режиссера, художника-постановщика и актеров. Актерская причастность к сочинению спектакля всегда переплавляется в особый градус сценического существования. Актеры-новобранцы играют немецких солдат и проституток прифронтового борделя с таким азартом и бесшабашностью, какие свойственны только юности. Но есть в спектакле и актерские работы мастеров. Ирина Ефимова создала незабываемый образ содержательницы борделя. Ее мадам так убедительна в своей страсти к солдафонской дисциплине, что образ этой механической куклы в инфернально-женском обличье может поспорить с монстрами из самых жутких ночных кошмаров.
Спектакль создан из тех живых материй, которые вытесняются из нашей жизни безжалостной цифрой: из сновидений, из смутной коллективной памяти о чужой войне, из давно прочитанных книг. Как сказал драматург Вячеслав Дурненков: «театр – это последняя возможность живого общения, все остальное можно унести на флэшке». Помните об этом,  и не пропустите диптих Сергея Чехова о военном апокалипсисе той мировой войны, столетие которой мир отметит в 2014 году.