"Иллюзии": юмор висельника

София Гольдберг, культурный блог  на НГС
 
В театре Афанасьева поставили новый спектакль — по пьесе Вырыпаева

Лет десять назад, когда Иван Вырыпаев был в зените своей славы, я пошла смотреть постановку его нашумевшего «Кислорода». Рядом со мной сидел сердитый молодой человек лет 25, который то и дело матерился в голос, а потом вдруг презрительно сплюнул в проход. Все это в целом произвело на меня, студентку первого курса, большое впечатление. Так я познакомилась с новой драмой, которая началась для меня с Вырыпаева.
На днях я побывала в театре Афанасьева на закрытой премьере нового спектакля «Иллюзии» по пьесе Вырыпаева — пьесе, которую очень трудно ставить на подмостках, потому что это сплошь многостраничные монологи, прерывающиеся выкриками «Пауза!». Пьеса, написанная очень виртуозно, с фокуснически слоящимся сюжетом, у которого по ходу спектакля открывается одно, второе, третье, четвертое дно — этакий кубик Рубика, который в течение часа с небольшим четыре актера вертят перед зрителями на сцене.Это история двух семейных пар, проживших вместе до глубокой старости, пересказанная в очень энергичных, порой нервных, порой ироничных, порой мелодраматических монологах четырьмя актерами. История настолько схематичная и надуманная, что если начать ее пересказывать здесь, получится что-то вроде спойлера мыльной оперы. Но этой обманчивой схематичностью, запутанной во множество фатальных узлов, зрителя, вроде как настроившегося на мелодраму, провоцируют намеренно. Две женщины и два мужчины в конце жизни понимают, что прожили совсем не то, что думали: не тех любили, не тех хотели, а те, кого любили, любили других, что любовь — это совсем не то, что кажется, а врать можно даже на смертном одре, хотя это не так — просто шутка с летальными последствиями, родившаяся из какого-то мимолетного ностальгического чувства одного из героев. Но только-только тон спектакля начинает приобретать мелодраматический накал, как тут же кто-то выворачивает все наизнанку либо саркастичной репликой в духе «А еще у нее был рак груди. Это шутка!» или еще больше запутывающими историю прибаутками про инцест, либо ироничным хмыканьем, либо какой-то совершенно внезапной выходкой — чего стоит одна лишь мизансцена, где во время трепетного чужого монолога Андрей Яковлев, будто заскучав, начинает упорно оттягивать сзади брюки в попытке поправить трусы.

Это спектакль, в котором актеры никого не играют — у них нет персонажей как таковых, нет своей истории. И потому успех или неуспех спектакля зависит в большей степени от того, вытянут они эти тона и полутона монологов, смогут ли поймать нужные, сперва почти неуловимые нотки, неожиданно скакнуть из мелодрамы в комический обертон. Спектакль Афанасьева проносится на одном дыхании — словно американские горки, швыряя зрителя вверх-вниз. Драматичная Жулянова, ироничная Мордвинова, скучающе-неловкий Яковлев и циничный Поляков — все актеры очень тонко обошлись со своими образами. «Я думал, что мир твердый, а он — мягкий», — вдруг доходит до обкурившегося профессора. Безусловно, «Иллюзии» — это юмор висельника, но это ирония не столько над эфемерным чувством любви, сколько над эфемерностью вселенной вообще.