Достоевский с капустой

Режиссер Павел Южаков поставил в НГДТ современную интерпретацию «Бедных людей» Достоевского

подвальчике на Вокзальной магистрали, где до сих пор располагается НГДТ под руководством Сергея Афанасьева, случилась первая премьера сезона: режиссер Павел Южаков поставил спектакль «Ловелас» по одноименной пьесе известного критика Валерия Семеновского, зашифровавшего под этим игривым названием новейшую интерпретацию «Бедных людей» Достоевского. Девяностоминутная история с двойным дном, но без антракта лихо закрутила классический сюжет в любопытную загогулину, пощекотала ноздри местных театралов капустным духом и эффектным финальным жестом вытянула зрительские лица, направив на них хрестоматийное «неча на зеркало пенять, коли рожа крива».
Прежде чем говорить о спектакле, следует тщательно разобраться с кучей имен, плотным кольцом окруживших НГДТ-шного «Ловеласа» (точнее «Loveласа», как в угоду модной заголовочной тенденции дано в программках и на афишах). Отправная точка — роман Ф. М. Достоевского «Бедные люди», которую неизбежно анонсируют как печальную историю любви старого чиновника Макара Девушкина и молоденькой Вари, дочери разорившегося дворянина. На основе этого известного текста опытный критик, редактор и драматург Валерий Семеновский написал оригинальную пьесу под названием «Ловелас», нашпиговав ее немудреными филологическими и постмодернистскими забавами всех мастей — от цитат, аллюзий и реминисценций до слегка прикрытой полемики, появления новых героев и взламывания культурных кодов. У Семеновского к главным героям прибавился Некто третий, бесцеремонно вмешивающийся в их жизнь и перебивающий основной текст своими едкими замечаниями.
Далее всем этим богатством завладел актер и режиссер Павел Южаков, поставивший спектакль «Loveлас», скажем так, — свой взгляд на Семеновского, Достоевского и Достоевского, увиденного глазами Семеновского. Таким образом, получился не спектакль, а манна небесная для тех, кому срочно требуется поговорить на литературно-театральные темы, пошикать на якобы препарирующих «золотой фонд» современников, а также измерить уровень идеализма в обществе со всей вытекающей отсюда проблематикой, что при интерпретации интерпретаций просто неизбежно.
   Вообще, вся эта нарочитая многоуровневая игра текстов и смыслов — штука коварная, как лабиринт или, простите, большая распродажа. И туда хочется, и сюда хочется, завертелся, закрутился и потерялся. У Семеновского в тексте не просто множество, но переизбыток приманок, на которые можно попасться. Литературный концентрат чересчур утяжеляет повествование, делает его трудноперевариваемым. Для печатного текста это куда ни шло, а для текста сценического — погибель: ведь, как показывает практика, данный литературный балаган запросто оборачивается плохим капустником. Режиссеру новосибирского «Loveласа» с этим справиться, кажется, удалось. И хотя капустных приемов в спектакле, что называется, с горкой — это, безусловно, хороший капустник. Именно благодаря ему густонаселенный текст Семеновского становится доступным и легкосмотрибельным для всех сидящих в зале.
   Последнее немаловажно, поскольку все-таки не совсем ясно, на кого все это бурное действо рассчитано. Начитанным людям и профессиональным читателям/зрителям все завихрения драматурга Семеновского, вроде заезженных отсылок к Гоголю, Пушкину, Белинскому, уже оскомину набили, так что претензия на интеллектуальную игру так и остается претензией и расхожим местом. А те, кто цитаты и прочую утварь не вычленит из общего текста, получили бы удовольствие и от половины представленного ассортимента.
   Бесспорное достоинство новосибирской постановки «Ловеласа» — сценография Николая Чернышова. Его зашторенные зеленой сеткой принты петербургских фасадов вкупе со строительными лесами едва ли не идеально вписываются в игровое пространство спектакля и пьесы. Металлические конструкции легко перемещаются и не менее легко трансформируются, как перемещаются и образуют нечто новое чужие тексты у Семеновского и Южакова. С другой стороны, все эти символы незавершенного строительства прекрасно дополняют размышления о незавершенности героев Достоевского, принадлежащие Бахтину и используемые автором пьесы в тексте. И, конечно, весьма точно отражают построение нового текста на основе старого: как реконструируется на современный лад имперский Петербург, так восстанавливается в расчете на сегодняшний день текст Достоевского.
   Следующая удача — подбор актеров. Павлу Полякову, Петру Владимирову и Юлии Миллер приходится играть сразу несколько ролей, и ни одна из них не выбивается из общего ансамбля. Полякову одинаково комфортно в роли циничного Некто, режиссирующего жизни героев по собственному почину, и энергичного Быкова, по сути, выполняющего ту же функцию, служанки Федоры и чахоточного студента. Владимирову — в роли влюбленного Макара, опустившегося мечтателя и Подколесина. Юлия Миллер, в свою очередь, одинаково гармонична и в образе аппетитненькой и несчастненькой мещаночки, и в образе достаточно расчетливой дамы в духе Наташи из чеховских «Трех сестер». Актеры быстро меняют маски, стили, характеры и до самого финала без запинок грамотно ведут затеянную Семеновским игру.
А финал, между прочим, хорош. Тот самый Некто, отсутствовавший у Достоевского, но выписанный во всей красе у Семеновского, срывает с задника занавес и открывает кривое зеркало, направленное на зрителей. Вот тебе и реалити-шоу «Жизнь-2». Мы, оказывается, так любим наблюдать за теми, кто находится за стеклом, что в упор не замечаем, что герои этого шоу — мы сами. Это в нашей жизни, оказывается, появляется Некто третий, над нашими историями корпят самозваные драматурги и режиссеры, и именно нам приходится выбирать, кому служить, кого любить и чем руководствоваться.