Морфий: наркота вместо любви

Жизнь молодого и успешного доктора Полякова сломалась в одночасье. И все из-за роковой любви к оперной певице Амнерис.

- Скажи, что может вернуть тебя к жизни? Амнерис? Она? – умоляла Полякова влюбленная в него медсестра Аня.
- Благодаря морфию я от нее избавился. Теперь у меня вместо нее морфий, - мрачно усмехался загоняющий себя в могилу Поляков.
В НГДТ Сергея Афанасьева можно ознакомиться с "историей болезни" доктора Полякова – выпускника киевской медакадемии с красным дипломом, приехавшего практиковать в глухую деревню. Вместо того чтобы заниматься пациентами, он описал в дневнике собственный недуг. Молодой режиссер Анна Морозова поставила лаконичный и внятный спектакль по рассказу Михаила Булгакова из "Записок врача". Начинался он как этюд в рамках лаборатории "Молодая сцена Сибири", а дальше студентка режиссерского факультета НГТИ под крылом Сергея Афанасьева выпустила законченную постановку.
Крыло чувствуется в умелой организации пространства, в атмосфере, складывающейся из звуков, вздохов, взглядов и прочих "мелочей", в свободном импровизационном существовании актеров, в вольном обращении с текстом, куда вплетаются спонтанные песни, тосты, остроты, характерные словечки, рожденные на площадке. Интерактив с публикой придуман как бы вместо антракта, и завсегдатаям понятны намеки, пускаемые в зал: "Когда мы переедем в новую больницу, у нас будет стационар на триста мест". И в то же время "Морфий" - самостоятельное режиссерское высказывание, хотя и не во всем ровная работа. Но неровности в глаза не бросаются, спектакль смотрится на одном дыхании, его формальная назидательность отступает перед живой картиной человеческой судьбы.
"История болезни" - это история не только физического разрушения Полякова, но, прежде всего, его духовной деградации. В центре внимания театра - не профессиональные, а личные качества Полякова. Физиологических подробностей с приемом сложных родов, отсасыванием дифтерийной пленки, отпиливанием раздробленной ноги, технично описанных Булгаковым и подробно воссозданных, например, Балабановым в жестко-откровенном фильме "Морфий", в спектакле нет. Медицинских сцен вообще нет, а укрытая простынею роженица на каталке оказывается розыгрышем неутомимого фельдшера Демьяна Лукича, от доброты душевной придумавшего своеобразное посвящение новичка во врачи. Но юмор Полякову чужд, как и ответственность эскулапа. Больные оборачиваются для него бредом воспаленного сознания, в котором нет места переживаниям о неудачных процедурах. Не важно, какой он специалист, умеет ли делать операции или при каждом случае (если вспоминать первоисточник) хватается за учебники. Важно другое – доктор, которому предписано отвоевывать чужие жизни, бессилен распорядиться своей собственной.
Поляков обречен задолго до первого укола. Он приезжает в уезд уже больным – готовый неврастеник, богатый материал для психиатра. Первопричина расстройства налицо, и режиссер сгущает именно этот мотив. Мальчишки-газетчики выкрикивают светские новости о нем: сошелся… разошелся…, а Поляков тайком слушает граммофонные пластинки с голосом возлюбленной и больше ни о чем думать не в состоянии. Все его раздражает - от жестяного умывальника до простого дружеского застолья, которое в его же честь и устраивают. От всего взрывается, особенно от невинных вопросов милой медсестры Анечки (Нина Сидоренко), случайно открывшей альбом с фотографиями оперной дивы. Побег от любви в наркоту – это путь в никуда, он дает спасительное забвение, но лишь на время.
Морфий позволяет держаться бодрячком, обливаться по утрам, заниматься сексом (который бедная Анечка принимает за любовь). Поляков в финале спектакля – это опустившийся маргинал с нетвердым взглядом и черными кругами под глазами. Последний всплеск интеллекта предваряет смертельную агонию. Молитва, для которой Артем Свиряков нашел особую личностную - тихую, проникновенную, глубокую - интонацию уходит в пустоту. Трагедия не в том, что Поляков покончил самоубийством. Трагедия в том, что он не смог стать хозяином своей судьбы.
Это вторая подряд премьера в НГДТ, где герой кончает выстрелом в висок, и тоже в богом забытой дыре. Если открутить 20 лет назад, то Костя Треплев предвосхитил череду, показав именно такой уход из жизни. Правда, в давних афанасьевских спектаклях разливался свет, а ныне стакан наполовину пуст. В этой реальности обольщаться – глупо, мечтать - напрасно, бороться - бессмысленно. Обстоятельства сильнее человека, во всяком случае для слабаков. О том, что лучше вообще не начинать – колоться, любить и, может, даже жить – мы умолчим.
Это вторая подряд премьера в НГДТ, где герой кончает выстрелом в висок, и тоже в богом забытой дыре. Если открутить 20 лет назад, то Костя Треплев предвосхитил череду, показав именно такой уход из жизни. Правда, в давних афанасьевских спектаклях разливался свет, а ныне стакан наполовину пуст. В этой реальности обольщаться – глупо, мечтать - напрасно, бороться - бессмысленно. Обстоятельства сильнее человека, во всяком случае для слабаков. О том, что лучше вообще не начинать – колоться, любить и, может, даже жить – мы умолчим.
Необходимо понять, какой удел предписан тебе судьбой. И смиренно находить смысл именно в нем. Данную альтернативу предлагают фельдшерица Пелагея Ивановна (Ирина Ефимова) и фельдшер Демьян Лукич (Владислав Шевчук). С их легкой руки розыгрыши, приколы, анекдоты, байки, непринужденные посиделки под водочку и крыжовенное варенье создают атмосферу провинциального докторского братства, с виду беззаботного, а на деле сплоченного и незыблемого. Их устами глаголет истина: чтобы ни происходило, а к нам буду поступать больные, и мы будем их лечить. День за днем, час за часом, год за годом – делать свое дело. Для бунтарей это рабская позиция, даже если бунтовать себе и другим дороже. А для них в этом правда и сила. Только их, и ничья больше.