«АННА КАРЕНИНА», ЧАСТЬ ВТОРАЯ, ВЗГЛЯД ПЕРВЫЙ

Ночное небо охватит и стянет маленькую сцену. Вспыхивают на нём яркие сверхновые, догораю, гаснут звёздочки поменьше. Дизайн с самого начала точно направляет наше внимание – звёзды смотрят вниз. Звёзды светят всем.

Великим социальным романом XIX века назвал «Анну Каренину» Томас Манн. Немирович-Данченко для МХАТа сформулирует концепцию своего спектакля: «Анна, охваченная страстью, и цепи – общественные и семейные». Ехидный современник в эпиграмме на вышедший роман снизит пафос: да, «женщине не следует гулять ни с камер-юнкером, ни с флигель-адъютантом, когда она жена и мать». В спектакле ГДТ не увидим мы ни общественных цепей, ни камер-юнкеров, ни флигель-адъютантов – социальная тема не возникнет, растворится в другой.

Каренин (Савва Темнов) меньше всего похож на бюрократический столп Российской империи, Вронский (Константин Брюзгин) – обычные люди. «Типические характеры в типических обстоятельствах». Анна – Каренин – Вронский. В конце концов, что они сделали такого, что не совершается под этим звёздным небом каждый день и каждый час? Хотели устроить свою жизнь, любить и быть любимыми – напрасно. Короткие минуты счастья Анны и Вронского играются торопливо, словно бы впроброс, короткие эпизоды встреч нагружаются всё большей тяжестью, наступает черёд кардинальных изменений. Всё больше ощущается призрачность счастья, отравленного виной перед близкими. Призрачность свободы, поглощаемая всё растущей зависимостью одного любящего от другого.

 

Актёры несут в себе это трагическое убыстрение движения, когда без всяких их усилий беда растёт как снежный ком. Тают надежды на общее будущее, формально возможного – в конце концов всё может ещё устроиться – но обрекающего каждого на изоляцию от своего круга, на положение изгоев. За что эти мучения (далеко не самые страшные из подстерегающих человека)? Кем всё так устроено? Звёздным небом? Высшим разумом? 

 

«Я не бога не принимаю, я мира божьего не принимаю», – вспоминается вдруг крик героя другого гения – Толстой и Достоевский сойдутся в отлёте от трагической, но бытовой истории. Речь пойдёт уже не о человеке только. О мире, в который погружён человек. Это, например, когда братья Карамазовы, казалось бы, в трактире о своём семейном говорят в ожидании обеда… Там где ещё про клейкие тополиные листочки будет… Листочки прекрасные, на всю жизнь запомнятся, но там ещё про слезу невинного ребёнка… Там ещё Иван Карамазов собирается «творцу вернуть билет»… Это «скрещение» на миг мотивов Толстого и Достоевского будет совершенно неожиданно, да это и не входило в план, его не было в замысле. И это даже лучше, что не входило… Оно возникло как саморазвитие, самодвижение материала, возможное только после глубокой его вспашки. Карамазов Достоевского собирался «вернуть билет», а Каренина Толстовская что? Не собиралась – сделала, вернула. Оба классика расширяют наш взгляд до метафизического, решая вопросы о виновности–невиновности человека, предлагая не забывать при этом об условиях человеческого существования, от нас не зависящие. Подумать о поисках подлинной гуманности в современном мире. Современный театр делает очень важный шаг в этом направлении, это дорогого стоит (с неизбежными, – добавим от себя – смертью, голодом, властью ничтожеств, правом сильного и этой самой слезой ребёнка, которая остаётся на все века).

Ясно – на такой трансцендентной высоте нам не удержаться… Улыбнуться по ходу дела давно пора! Особенно когда сам великий Лёв выйдет к нам пройтись, держа за руку Серёжу, чтоб не забывали… Когда почитает в назидание «сам из себя» и бросится разводить обнявшихся Вронского и Анну (а то будет и «аз воздам»). А кто написал? Сам всё и написал…

Но таких лихих режиссёрских заходов будет немного. Спектакль покорит внутренним серьёзом, рождающем в каждом свои аллюзии, поведёт нас за собой не навязываясь, рассчитывая на сотворчество. На сцену выйдут молодые – начинающие вместе с опытными актерами. Мы и раньше видели в ролях знаменитых и просто хороших, и не раз ещё увидим, чисто драматическая мощь Толстовских творений не знает себе равных, а драма – это для сцены. Но не забудем Колю Соловьёва в роли Льва, его невозмутимую торжественную отстранённость и как за ней прячется улыбка. Не забудем и молоденькую Регину Тощакову – Анну и Константина Брюзгина – Вронского в их самосжигающих монологах. Режиссуры и очень тонкой здесь много, только она не внешняя, она в умении совместить убедительность актёрской игры с углублённым существованием внутренней темы. И хорошо бы от этого не отвыкать никогда в русском театре.

Валерия Лендова