Ангелина Дядчук о спектакле «Чайки» на фестивале «Мелиховская весна»
Сергей Афанасьев — режиссёр и художественный руководитель Новосибирского городского драматического театра — на протяжении многолетней режиссёрской деятельности не единожды обращался к драматургии Чехова. Привезённый на фестиваль спектакль «Чайки», сыгранный 27 мая на открытой сцене, становится квинтэссенцией взаимоотношения режиссёра с драматургией Антона Павловича, их своеобразным итогом.
В начале спектакля мы застаем писателя перед смертью, в 1904 году в клинике в Баденвайлере: на белой многоуровневой конструкции, напоминающей не то усечённое крыло чайки, не то нос потонувшего корабля (художник-постановщик Олеся Беселия), на застеленном красным покрывалом одре лежит Антон Чехов (Павел Поляков). «Я умираю» — молвит он и в синеватом свете начинает раскручиваться белая массивная декорация, унося самого автора и погружая зрителя в мир его драматургии. Каждая пьеса так или иначе вступает в диалог с главным произведением — «Чайкой», в сюжет которой органично вписаны действующие лица других пьес. В сложносплетённом чеховском мире мы обнаруживаем, что многие герои проносят в себе боль за убитую мечту. Хор, в эпиграфе спектакля запевающий песню "Чайка" (текст Елены Буланиной) заранее как бы выносит этим людям приговор: «Нет веры, нет жизни, нет счастья, нет сил».
Кажется, в этом спектакле нет ничего лишнего (за исключением некоторых длиннот): вписывается в партитуру спектакля даже известная песня из детства о "прекрасном далёко", прозвучавшая на контрасте с трагической духовной гибелью Нины (Татьяна Мухоедова), крушением её наивной мечты о прекрасном будущем.
Не случайно в спектакле возникает и воспоминание Чехова о том, как он впервые пробовал устриц. В этой, на первый взгляд, ничего не значащей, сказанной невзначай, репликой, обнаруживается полемика драматургии Чехова с некоторыми эпизодами его биографии: пошлость жизни, с которой он боролся в своих пьесах, в конце концов, настигает его самого — из Баденвайлера в Россию великого писателя везли хоронить в вагоне для устриц.
Спектакль, начавшийся сценой физической смерти Антона Павловича, в конце утверждает бессмертие его творчества: Чехов, изредка вклинивавшийся в сценическое действие и сопровождавший его документальными фактами, в финале спектакля уходит со сцены, оставив на ней своих героев. Героев, навсегда вписанных в историю.