Лучшая Ханума

10 октября отпраздновала свой юбилей Зоя Терехова – одна из самых ярких актрис Новосибирска. Да и всей Сибири, пожалуй. Лучшая Ханума 2000-х – это про нее. Мы уже не можем представить никого другого в образе знаменитой тифлисской свахи. Самая парадоксальная Аркадьева – это тоже про нее. И мы этой Аркадьевой верим. Потому что невозможно не верить солнцу, дождю, полярному сиянию  или ветру – объективным и тотальным явлениям природы. Стиль Тереховой – он такой же, как солнце или ветер – он просто настоящий, он просто есть. Артистичность без «театральщины», ироничность без фиглярства, достоинство без медного тщеславия – и это тоже все про Зою Терехову – великолепную актрису и очаровательную женщину.

- Зоя Владимировна, так интересно было ждать вас за кулисами: отзвуки со сцены – как будто чья-то настоящая жизнь долетает…

- Приятно. Значит, голоса у наших ребят «настоящие». Это много значит – чтоб голос жил, а не просто раздавался. Помню, были мы как-то раз в Омске, на фестивале. Спектакль у наших коллег только-только начался. Припозднившийся зритель спрашивает: «Уже идет?» А вахтерша в ответ: «Ну, вы ж слышите, что актеры не своими голосами разговаривают – ясно ж, что начался». Я просто упала от смеха.

- Омск и Новосибирск – вроде бы как две театральные столицы Сибири. Соревнуются  ли они меж собой за это звание?

- Ну, никакого соперничества за столичность нет. Напротив, все очень мило и дружественно. В гости друг к другу ездим. Может, это театральная пресса вопрос обостряет – ей надо, чтобы конфликт был, иначе читать не будут. А нам-то что делить?

- Классический большой театр и театр-студия – где работать комфортнее?

- В студии лучше. Опыт работы в обычном театре у меня был в Бийске. Впрочем, мне и его вспоминать приятно. Мне все приятно вспоминать. Конечно, «театральщины» мы там тоже нахлебались – фильм «Тупой жирный заяц» в этом смысле на жизнь похож. Но мы были молодые, нам было легче. А фильм-то страшный. Хоть и комедия. Зрители смеются, а я сижу и чуть не плачу. Нет, и смеюсь, конечно, тоже. Но с грустью. Потому что слишком все похоже. Фарс, но очень уж настоящий.

- Сейчас есть какой-нибудь фильм в работе?

- Я сейчас не снимаюсь. Хотя зовут и звали. Но очень уж мы далеко от центров киноиндустрии – какой у фильма должен быть бюджет, чтобы нас приглашать? Мне сейчас и в театре работы хватает.

- Кстати, о работе. Когда вы «делали» знаменитую Хануму, образ строился в противоположность товстоноговской или ленкомовской трактовке?

- Нет, не было цели сделать наперекор, кого-то переспорить и перетрактовать. Та «Ханума» в 70-е ставилась, время было другое, по-другому и героиня прорисована была. Товстоноговская версия мне нравится, но героиня мне там непонятна. Она там такая кошечка восточная – и красивая, и умная, и кокетливая. Становится непонятно, что же она замуж-то не вышла, при таком изяществе и очаровании. Моя Ханума другая – водку пьет, табак нюхает.

- Словом, женщина брутальной профессии, тяжелого физического труда. 

- Ну да, такой строитель чужого счастья. Собой ей заняться некогда. Но влюбилась и она, такое вот чучело.

- Ханума – роль эффектная, но требующая большой самоиронии. Далеко не каждая «прима» отважиться на нее…

- У нас в театре нет понятия «прима», да и меня примой не назовешь. Прима – это человек на главных ролях. А я играю роли разного объема и не так уж много. Хотя, не в размере роли дело – что интереснее, то и приятнее. Главное, чтоб автор был хороший, чтоб было что играть. И тогда размер – дело десятое.

- И каких авторов предпочитаете вы? Есть ли любимый?

- Есть, Чехов. Очень люблю играть чеховских героинь. Чехов всегда остается собой, он говорит о вечных вещах. Сейчас мне еще очень нравиться Людмила Улицкая. Сама я в ее пьесах пока не играла, но то, что видела, очень увлекает. Мне новинки нравится видеть именно со сцены. Я не люблю читать пьесы в «журнальном» виде. Знаю актеров, которые любят читать пьесы как книжки. Но это не про меня.

- А любимая книга у вас есть?

«Любимая книга» - вообще странное понятие. Оно возможно, когда ты три книги прочитал – из них любимую и выбираешь. Когда же книг много, однолюбом быть невозможно. Я люблю не конкретные книги, а уровень – хорошую классику люблю, хороший язык. Святоотеческую литературу читать люблю – этого пласта ведь раньше не было, он совсем недавно был открыт для всех. 

- В контакте с режиссером вам какой тип отношений ближе – быть «флейтой режиссера» или соавтором?

- Соавтором. С режиссерами я не «ругачая». У меня не так уж много режиссеров, с Сергеем Николаевичем я нормально уживаюсь. Ну, сочиняем что-нибудь вместе. Дружно, слава богу. Потому никуда и не ухожу – нравится дух уюта, товарищества.

- Во все времена какая-то доля молодежи грезит сценой. Сейчас юным новосибирцам есть смысл становится актерами?

- В смысле, здесь и сейчас? Это зависит от цели, которую они преследуют. Если хочется роскоши и богатства – тот тут этого и близко нет, обольщаться не стоит. А если хочется жить на сцене – ну почему бы и нет. В Новосибирске это нелегко, но возможно. Город при всех проблемах вполне театральный. Если не можешь НЕ БЫТЬ актером – им нужно становится. Иначе будет ощущение, что сам себя сломал через колено. Я не знаю, кем бы я была, если б не актрисой. Кем-нибудь. Я не думала об этом, потому что жить на сцене для меня естественно. У меня вся семья в театре работает – и муж, и дочь, и зять. Внучка тут уроки делает – дома-то никого нет, все в театре. Она с амплуа еще не определилась – ей всего восемь лет. Когда московские звезды, говоря о детях, восклицают «Только не в театр», думаю, что это не кокетство. Им такой судьбы для своих детей не хочется – там трудно выживать. Мы-то не выживаем, мы именно работаем, у нас нет «террариума соратников». Потому, когда дочь сообщила мне о намерении стать актрисой, я не возражала. Как говорится, хочешь – будь. Мы ж не боги, чтоб распоряжаться чужими судьбами.

- Пытается кто-нибудь из юных под крыло прибиться? Мол, научите…

- У нас в театре принято помогать друг другу, поэтому, советы, естественно, даем. Но особого патроната над кем-нибудь у меня нет. Это у нас было сильно развито, у нашего поколения, потому что мы одновременно приходили в театр. Сейчас как-то по-другому.

- Как вам молодежь театрального института?
- Да не знаю, я там сейчас редко бываю. Не преподаю там – я не умею держать дисциплину. Поделиться, научить, рассказать – это умею. Но быть «училкой» - это не мое. Есть мастера строгие, у которых муха не пролетит. При мне все бы болтали и стояли на ушах. Творческая молодежь, все понятно.

- А есть ли у вас «роль мечты»?  

- Роли мечты у меня нет. Это правда. Естественно, в 16 лет, как и все девочки в этом возрасте,  мечтала сыграть Джульетту. А теперь радуют не те роли, о которых грезишь или ждешь, а роли, напротив, неожиданные. Эти роли самые интересные, самые вкусные – те, о которых даже не помышляешь. Например, я не представляла, что могу сыграть Аркадьеву. Она же у Чехова вся такая цыпочка, а во мне на тот момент 90 кило уже было. Но Сергей (Афанасьев – прим. ред.) отважился и почему-то, наверное, за счет этого парадокса, она получилась интересной. Необычная роль – она как загадочный подарок в упаковке, как сюрприз. Ты ее разворачиваешь с трепетом, предвкушаешь.

- За «вкусную», «свою» роль приходится бороться?

- Когда как. Я не бодаюсь за роли, но и не жду с буддистским спокойствием. Режиссеру видней. Народу в театре много, все хотят поиграть. Но когда репетиций немного, это тоже хорошо – есть время для других занятий. Я благодаря этому петь начала, программу сделала. Когда много играла, некогда было.

- Записи уже есть?
- Записываться, диск издавать – дорого. Мне не хочется делать это кустарно, под «минусовку». Значит, нужны музыканты, а им тоже надо платить. Так что, с диском пока в стране напряженка. Ну, может когда голос потеряю, нашепчу что-нибудь на накопленные деньги.

- Говорят, что Новосибирск – город не для муз. Мол, музы здесь не живут, а маются. Согласны с такой оценкой?

- Есть такое ощущение. Маются. У нас власти спорт больше любят, чем искусство. На фестивалях в Питере, в Авиньоне зал стоит-скандирует, все в восторге. Театралы из мэрии в восторге - мол, надо же, это наши! А вернулась сюда, рассказали во властных кабинетах – никто  не верит. Не верят, что театр хороший, что ему здание нормальное нужно. Мол, он же маленький. Разве маленькие театры хорошими бывают? Вот Оперный – понятое дело, большой. Значит, марка.

- Такая детская логика – «слон самый красивый, потому что больше всех».

- Ну да, примерно так. Не в упрек Оперному, конечно. Это действительно марка. Но мы тоже кое-что можем! Но живем пока «на чемоданах». Здание, построенное уже много лет назад, так и не могут довести до ума. Оно то наше, то уже не наше, то снова наше, то опять не наше. Сколько продлиться все это, сказать не берусь. Но, надеюсь, свое 70-летие все же встречу в собственном театре.