ПЕТР ШУЛИКОВ: "НА ВАШУ РЕПЛИКУ У МЕНЯ ОЧЕНЬ ЯРКАЯ ОЦЕНКА!"
Петр Шуликов, очень ярко и оригинально исполнивший роль Бобчинского в «Ревизоре» Сергея Афанасьева и воплотивший буддийское спокойствие в образе ламы Джона в премьере сезона Dreamworks, – совершенно нетипичный артист. Молодой актер НГДТ признается, что больше всего не любит играть на публику и называет себя «домовым этого театра».
СТИЛЬ: Петр, хочется начать разговор по следам первых показов Dreamworks. Этакое почти голливудское кино о жизни, смерти и любви. Но ведь как это свойственно автору, он явно заложил в пьесу куда более глубокий смысл?
ПЕТР ШУЛИКОВ: На самом деле, Вырыпаев – очень сложный автор, и до конца понять его очень сложно: много текста, много повторений. Мы видим некую пародию на американскую мыльную оперу про богатых молодых людей, которые веселятся, нюхают кокаин, разговаривают о буддизме и вообще, делают, что хотят, не зная горя. Но вот один из их друзей теряет жену, и только в состоянии одиночества он начинает задумываться о смысле жизни. И, как ни странно, в этом состоянии открывает для себя покой и гармонию, в то время как остальная шумная компания по-прежнему кайфует, но по-настоящему в ней не счастлив никто. И конечно, в итоге все сводится к любви, к отношениям между мужчиной и женщиной, к возвращению человека к самому себе. Я в спектакле играю буддийского ламу американского происхождения, и для меня это был очень интересный опыт. Мне пришлось немного вникнуть в буддизм, научиться наблюдать за людьми, понимать, почему они общаются и ведут себя так или иначе. И знаете, это совсем другой взгляд на жизнь: со временем возникает какая-то внутренняя доброта. Я стал замечать, что отношусь ко всему проще и испытываю в жизни все меньше злости: «тот человек видит добро, у которого добро внутри». Я сейчас стараюсь существовать по этому принципу, хотя не могу сказать, что полностью погрузился в философию буддизма: просто положил это на полочку и иду дальше.
Несомненной вашей удачей в этом году критики считают роль Бобчинского в «Ревизоре». Как же так: комическая роль второго плана для красивого молодого актера считается достижением?
Я работаю в театре девятый сезон, и большую часть времени играл вводные роли – то есть заменял артистов, которые по каким-либо причинам ушли или не могли выступать. Ролей, изначально созданных мной самим, было мало. А «Ревизора» Сергей Николаевич решил поставить как мистификацию, на этой волне я начал дурачиться, и это вылилось в совершенно небытовой странный энергичный образ. Перед премьерой я еще попросил разрешения вставить в глаза эти страшные линзы – и Бобчинский полностью получился! Он идеально подчеркивает мистическую атмосферу спектакля. А еще там есть совершенно неожиданное падение моего персонажа с двухметровой лестницы, когда он подслушивает под дверью. Это, конечно, продуманный ход, но зрители принимают всё за чистую монету и даже на «Фламп» пишут – переживают, почему руководство театра не следит за безопасностью артистов (смеется). На самом деле, у меня под костюмом есть защита, так что удовольствия я получаю больше, чем синяков и шишек.
И все же, неужели не хотелось никогда блеснуть в какой-нибудь главной роли?
Ну, во-первых, я привык работать честно: если тебе дают роль, значит, ее нужно сделать – неважно, главная она или нет. Во-вторых, как ни странно, иногда главные роли не так интересны, как второстепенные, где можно отдаться процессу полностью: расслабиться, подурачиться. У меня есть главная роль в спектакле «С любимыми не расставайтесь», и она достаточно серьезная, а это постоянный самоконтроль, необходимость держать себя в руках. Или знаете, какой-нибудь царевич в сказках – его сделать сложнее. А когда мы играем нечисть, то можно каждый раз делать разный грим, что-то приклеить, подрисовать, хохотать, кривляться – делать, что хочешь, и получать удовольствие.
Но все-таки какой-то образ воплотить на сцене мечтаете?
Однажды с нами работал режиссер Александр Баргман (российский актёр театра и кино, главреж Театра им. В. Ф. Комиссаржевской, художественный руководитель «Такого театра». – прим. ред.). Он ставил пьесу Торнтона Уайлдера «Наш городок», удостоенную Пулитцеровской премии. И это был настолько приятный душевный спектакль, что я два или три года очень хотел в него попасть – переживал, смотрел из-за кулис, мне очень нравилось…И так случилось, что артист, игравший главного героя, повредил ногу. А я такой человек, который знает все тексты практически всех спектаклей. Есть у меня дурацкая – ну, или не очень – привычка запоминать тексты, пока я смотрю спектакли со стороны. И если нужна замена, то вводят меня, и в тот раз возникла такая же ситуация. Я был безумно рад, получил огромное удовольствие, но играл эту роль лишь раз. Наверное, если бы получилось и второй, то я бы расслабился и выдал все, на что способен (смеется).
А почему вам понравилось именно в этой постановке?
Не знаю, она очень какая-то человечная, теплая – в ней было безумно приятно существовать: ходить, смотреть на партнеров, общаться с ними. Там еще линия любви двух молодых людей и она так написана, так поставлена – шикарно, гениально, я считаю. К сожалению, этот спектакль уже снят с репертуара. Но есть еще один, очень дорогой для меня – «Взрослая дочь молодого человека»: очень его люблю, очень трепетно отношусь ко всем репликам. Знаю его весь до слова и если реплика не произносится, а у автора она прописана, говорю: «Вы здесь не сказали, а ведь это очень важно», «на вашу реплику у меня очень яркая оценка» (смеется). Это все сейчас, наверное, наивно звучит, но уж такой я человек – бесхитростный. Для меня в людях самое главное – искренность и наивность.
В Театре Афанасьева вы ведь заняты не только на сцене?
Да, я работаю еще начальником монтировочного цеха. Дело в том, что большую часть времени я провожу в театре, знаю его до мелочей, и ко мне можно обратиться с любыми вопросами по хозяйственной части. Ну, и не только: вот видите – по текстам тоже все знаю, всем помогу, всех направлю. По-другому не умею, люблю быть нужным, мне это приятно. Наверное, поэтому для нашего театра получаюсь кем-то вроде домового.
Как судьба вообще привела вас в актеры?
Да случайно. Я ведь вообще из деревни. В школе я большим умом не блистал, учился на тройки и четверки. Когда сестра принесла мне справочник для поступающих «Абитуриент», я увидел театральное училище (тогда наш институт назывался именно так) и сказал: «Хочу туда». Родители особо не отговаривали, сказали «езжай», и я поехал на подготовительные курсы. Первый раз я был в городе так долго, да еще и один, поэтому перед самыми экзаменами решил съездить домой, и там меня сбила машина. На экзамены я не попал. Но сейчас понимаю, что если бы и попал, то не прошел бы и дальше первого тура, потому что совершенно не понимал, что такое театр и искусство в целом. Когда я, спустя месяц, приехал забирать документы, меня и еще одного мальчика все-таки решили посмотреть в порядке исключения, но в итоге сказали: «Извините, мест нет». Однако один из педагогов все-таки пристроил меня вольным слушателем, к одному из курсов – я просто приходил на занятия, смотрел, и слушал. И я не знаю, как объяснить, но для меня всё это были настолько непонятные вещи, которые очень хотелось понять и узнать, что, когда я шел на лекции, у меня безумно колотилось сердце. Так бывает, когда ты влюбляешься или впервые видишь какой-то красивый образ. В таком воодушевленном состоянии я все хватал на лету, «ел» все, что видел, и через полгода меня приняли в студенты бесплатно, и я благополучно доучился. Затем я столкнулся на «лестнице судьбы» с Сергеем Николаевичем и он спросил: «Пойдешь ко мне в театр?» Вот так я, собственно, сюда и попал – без каких-то творческих мучений. Правда, с моего первого спектакля «Две стрелы» Сергей Николаевич меня снял за пять дней до премьеры и, говорили, даже хотел уволить. Я очень переживал. Но потом к нам приехал французский режиссер Паскаль Лярю и поставил «Дон Жуана», в котором я сыграл роль Пьеро – так, на эмоциях, и случился мой первый прорыв в театре. Как говорится, пока не пнешь – не полетит. Вот это про меня.
Петр, ваши коллеги любят говорить о воспитательной миссии театра, о диалоге со зрителем и о ценностях, которые актер должен доносить со сцены. Вы чувствуете за собой такую ответственность?
Если честно, во время спектакля я с залом не работаю – как будто передо мной стоит четвертая стена. Я знаю, что актер должен работать со зрителем, но я не могу, у меня возникает ощущение, что я обманываю людей, ведь это не я, а другой персонаж. Пока я не могу позволить себе заглянуть зрителю в глаза и обычно смотрю поверх голов, предпочитая находиться внутри спектакля, взаимодействовать с коллегами. В этом плане я не очень понятный актер, не люблю все эти публичные вещи.
Помимо театра вы заняты еще в каких-то творческих проектах?
Раньше, конечно, был и ведущим, и аниматором – это дополнительный заработок, без этого никуда. Но сейчас понимаю, что все это несерьезно. Я не фанатик театра. Есть люди, которые без театра жить не могут, а я просто люблю его, и мне нравится давать ему то, что я могу. Поэтому в другие проекты, по крайней мере, в Новосибирске, я пока идти не хочу. Лучше буду дополнительно заниматься физической работой. Вообще, слово «работа» я понимаю как что-то связанное с физическим трудом. Если бы не театр, я бы с удовольствием пошел на стройку или завод, понимая, что могу что-то делать руками, приносить пользу.
Это в семье вас так воспитали?
У меня отец такой: все время на ногах, постоянно что-то делает. Мне кажется, в таких людях, как он, еще в наше время сохранился еще настоящий мужской дух, которого сейчас так не хватает. После буддизма я увлекся мифологией северных народов – так вот там еще очень сильны мужские образы и есть место таким понятиям как мужская энергетика, стать, честь и достоинство. Наверное, я консервативен, но ведь сегодня и правда строителей, исследователей, творцов почти нет, зато вейперов – масса. Поэтому, что бы в моей жизни не происходило, я знаю, что в созидании чего-то нового я буду чувствовать себя уверенно и получать от этого радость. Да и сейчас мне тоже очень хорошо!